по материалам "ЭКСТРЕМИЗМ в среде петербургской молодежи: анализ и вопросы профилактики", 2003 г.

Этнические отношения актуализируются как в групповом сознании, так и в массовом поведении прежде всего тогда, когда они приобретают негативный конфликтный характер, а сама этническая принадлежность выступает в качестве знака, символа положительной или отрицательной установки. Показателем крайнего неблагополучия в сфере межнациональных отношений выступает неприязнь к "чужаку" в форме негативных стереотипов, крайним выражением которых становится ксенофобия (на уровне межличностного и межгруппового восприятия) и национальный экстремизм (на уровне социального взаимодействия).

Что же приводит к формированию образа этнического "врага"?

Прежде всего, как это и ни парадоксально, сама этнич-ность. В истоке любой этнофобии лежит точно та же социально-психологическая структура различения между об разами "мы" и "не-мы", что и в основе этнической самоидентификации. Но если в случае самоопределения это различение носит характер лишь констатирующий ("мы" - такие, а "они" - другие), то при наличии негативной установки - оценочный ("они" хуже "нас", "мы" - жертва "их" происков и т. п.).

Понятно, что обыденное сознание оценивает чужие обычаи, нравы и формы поведения с точки зрения традиций и нравов своей этнической общности, собственных неинституциональных норм ("у нас так принято"): так, у русских"принято" по выходным париться в бане, а у испанцев, к примеру, - наслаждаться корридой (по-русски боем, т е. убоем быков).

Однако из этой предпосылки еще вовсе не вытекает этнический негативизм. Напротив, социальная ситуация иногда приводит к тому, что "чужое" воспринимается даже много выше "своего": в частности, подобная тенденция была обнаружена нами в начале 90-х годов в ходе изучения восприятия петербургской молодежью соотносительных образов американца и русского, США и России. В те годы, когда в умах царила всеобщая влюбленность в наших "проводников" к сияющим вершинам демократии, молодые люди (379 чел., выборка квотная) отдали предпочтение и Америке, и ее народу по всем качествам, включенным в семантическую шкалу: американцы оказались не только инициативнее и независимее "нас" (это гипотетически предполагалось), но даже культурнее и добрее.

Проблема возникает лишь тогда, когда действительные или мнимые различия возводятся в главное качество и продуцируют враждебную психологическую установку, которая поначалу разобщает народы, а затем теоретически "обосновывает" прямую или скрытую дискриминацию по этническому признаку. Возможна и обратная связь: агрессивный национализм в форме этноцентризма или этнофобии концептуализируется на уровне государственной политики и лишь затем по каналам средств массовой информации приносится в массовое сознание (как раз такая последовательность "от концепции - к формированию фобии" типична для национализма в ряде постсоветских государств, где теоретически обосновывается этническая "неполноценность" того или иного национального меньшинства).

Именно это произошло в пору становления государственной независимости, к примеру, в Латвии, где, несмотря на культурно-исторические различия в ментальности латышей и русских, агрессивная русофобия на уровне межличностных отношений фактически отсутствовала, о чем, в частности, свидетельствует высокий процент смешанных браков (19,3 %), по числу которых латыши занимают третье место после белорусов и украинцев. В иных случаях, в частности в кавказофобии, наиболее распространенном сегодня среди русских негативном гетеростереотипе, можно отметить два встречных потока формирования образа "врага": от установки - к концептуализации предрассудка и, наоборот, от конструкции фобии, прежде всего силами СМИ, - к ее распространению на уровне массового и группового сознания.

Определенное социокультурное дистанцирование между представителями народов Кавказа, с одной стороны, и русскими - с другой существовало всегда, причем носило обоюдный и в целом беззлобный характер (популярный в свое время кинофильм "Мимино" достаточно точно отражает направленность и содержание этого взаимного восприятия). Однако с начала перестройки, но особенно по мере перехода к рыночной экономике, когда с Кавказа усилился поток вынужденных и просто экономических мигрантов, достаточно успешно утвердившихся в новых "капиталистических" условиях жизни, прежняя дистанция переросла в своего рода народную "концепцию" криминального и агрессивного "лица кавказской национальности". Этому в свою очередь немало поспособствовали СМИ назойливым смакованием этнической принадлежности как авторитетов криминального мира, так и удачливых бизнесменов, что и привело уже к искусственной "внешней" конструкции субъективного отвержения.

Когда формирование негативистских установок в межэтнической коммуникации вероятнее всего?

Во-первых, при угрозе утраты национальной самобытности, когда уровень этнокультурной денационализации достигает опасного предела и возникает опасность "растворе ния"этноса. Именно это стало первичным мотивом русофо-бии в большинстве союзных республик, прежде всего на цкраине, в Средней Азии и Казахстане, где планомерная русификация, особенно в городах, постепенно вытеснила языки коренных народов из обихода сначала общественной, а затем и частной сферы коммуникации. А ведь именно язык представляет собой первичную символическую среду этнического "мы", и потеря языка неизбежно ведет к ослаблению национального самосознания, как это, в частности, произошло в Белоруссии.

Во-вторых, когда нация находится в состоянии становления, а родовая или племенная привязанность еще довлеет над этнической. Пример тому - Чечня, где только с приходом к власти Джохара Дудаева, но особенно в ходе войны, актуализировалась общечеченская "идея", постепенно вытесняющая прежнюю, тейповую, самоидентификацию. Примечательно, что в этом случае культурно-языковая идентичность уступает по значимости политической (известно, что большинство чеченцев предпочитает общаться по-русски). Схожая ситуация складывается и в Афганистане, где этнические пуштуны, узбеки и тдджики, забыв межплеменные распри, способны консолидироваться перед лицом общего "врага" - сначала англичан, затем русских, а сегодня, что вполне вероятно, и американцев, особенно в случае значительных потерь среди гражданского населения.

В-третьих, в случае системного социального кризиса, который приводит к утрате психологической устойчивости и опосредованно формирует чувство национальной "унижен-ности" и "оскорбленности". Именно эта, последняя, мотивация, на наш взгляд, характерна для формирования в русском самосознании различного рода этнофобий, в том числе и кавказофобии с ее весьма специфическим образом "врага", порожденным не столько традиционными предрассудками (как например, анти-семитизм или цыганофобия), сколько социально-экономичес-кой неустроенностью и социопатией. Это этнический национализм (если пользоваться традиционным для российской науки пониманием этой категории), который как будто и не укладывается в привычные представления об этом явлении.

На эту странность обратил внимание еще Н Бердяев в своей статье "Душа России", где он в духе типичных для него антиномий утверждает, что "национализм у нас всегда производит впечатление чего-то нерусского... какой-то неметчины". Если немцы, французы и англичане "полны национальной самоуверенности и самодовольства", то "русские почти стыдятся того, что они русские, им чужда национальная гордость, а часто и национальное достоинство".

Не потому ли именно русские с наибольшей готовностью по сравнению с другими народами бывшей Российской империи сменили свою этническую идентичность на идеологическую - советскую? Случайно ли то, что Россия - республика титульного этноса - сама приняла деятельное участие в дезинтеграции Союзного государства и почти мгновенно признала, причем без всяких предварительных условий и с явными территориальными потерями, независимость всех союзных республик?

Вместе с тем, как полагает Н.Бердяев, Россия - "страна невиданных эксцессов национализма, угнетения подвластных национальностей русификацией и страна национального бахвальства". Думается, представление об "особом пути России", "антизападничество" лево- и праворадикальных движений - и есть современная эманация "русского самомнения", которое в годы советской власти просто сменилось идеологическим. Еще на памяти лозунги типа "коммунизм - светлое будущее всего человечества" или "Советский союз - оплот мира и прогресса".

И сегодня массовые установки русских, в частности, в сфере межэтнического общения сочетают в себе "самомнение" и "смирение", доходящее до самоуничижения. Все эти противоречия русской идентичности в известной степени зафиксировали исследования лаборатории этнической социологии и психологии НИИКСИ, проведенные в пе риод с 1992 по 2001 г., одной из задач которых было выявление уровня, направленности и содержания негативных этностереотипов в массовом сознании.

Анализ полученных данных показал, что интенсивность этнических предубеждений, в том числе и кавказофобии, обусловлена следующими характеристиками контактирующих этнических групп и отдельных ее представителей:

1. Соотношение долей различных этнических общностей в общем составе населения того или иного региона. В случае общего снижения удельного веса иноэтнических групп этнофобия заметно ослабевает и носит лишь фоновый характер. Именно поэтому наименьшее число носителей негативных этностереотипов оказалось в сибирском рабочем поселке Имжорка (Кемеровская обл.), где русское население превышает 97 % (всероссийский опрос 1995-1996 гг.).

2. Конкретная социальная ситуация межэтнического взаимодействия в том или ином регионе. Так, на Кубани основным объектом отвержения становится не "лицо кавказской национальности" вообще, а вполне конкретно - турок-месхетинец, так же как в Приморье (г. Благовещенск) - китаец, которые в "списке" национальностей, вызывающих антипатию в центральных регионах России, попросту от-сутствуют. Характерно, что регионально обусловленная неприязнь чаще всего носит экономический, а не этнокультурный характер: так, жители Краснодарского края и Приамурья недолюбливают турок-месхетинцев и китайцев не как "лиц кавказской национальности" или "азиатов", а как "чужаков", экономически более успешных, чем они сами.

3. Тип поселения. В крупных индустриальных центрах, и прежде всего в обеих столицах, где этноконтагстная среда е", проявление различного рода этнофобий вероятнее, чем на периферии. В этом отношении примечателен пример "северной столицы". Петербург, вслед за Москвой, остается особо притягательным для инонациональной миграции, и поэтому число представителей национдльных меньшинств, зафиксированных как последней всесоюзной пёреписью 1995 года, так и городскими микропереписями, явно не совпадает с реальной численностью инонационального населения города (беженцев, вынужденных переселенцев, экономических мигрантов). Именно они по вполне объективным причинам (более высокий уровень первичной безработицы, низкая степень культурной интеграции и вместе с тем устойчивая этногрупповая солидарность), с одной стороны, подпитывают маргинальные слои населения, с другой же - заполняют нишу прежде всего малого бизнеса, наиболее заметного в организации городской среды.

Примечательно, что по данным опроса 2000 года (петербургская квотная выборка, 729 чел.) 28,8 % респондентов отрицательно относятся к мигрантам в целом, а 39,1 % гото вы принять их в своем городе, "только если они русские". Особенно сильна этническая обусловленность восприятия приезжих у молодых людей, почти половина респондентов в возрасте от 18 до 25 лет (47,9 %) оговаривают свое о-ношение к беженцам и вынужденным переселенцам их на-циональной принадлежностью (ср. петербуржцы старше 55 лет - 31,4 %).

4. Уровень образования. У специалистов с высшим образованием этнические предубеждения выражены заметно слабее, чем у людей с низким уровнем образования. Это вполне естественно, образованность, как правило, в целом влияет на уровень толерантности, причем не только к этническим, но и любым меньшинствам - религиозным, субкультурным, сексуальным. Впрочем, справедливости ради, нельзя не отметить, что влияние этого фактора носит избирательный характер, отличающий прежде всего специфический феномен русской "интеллигенции". Не секрет, что лидеры большинства национальных движений как на постсоветском пространстве, так и в развивающихся странах - люди весьма образованные, но тем не менее выступающие в качёстве "глашатаев" этнической или религиозной нетерпимости. Лучший пример тому - движение "Талибан", первоначально состоявшее из студентов медресе - наиболее образованной части афганского общества.

Однако наиболее значимым фактором, обуславливающим распространенность этнической неприязни, в том числе и кавказофобии, оказался возраст. Так, если среди петербуржцев старше 55 лет неприязненно относятся к представителям других национальностей только 39,0 %, то среди молодежи в возрастной группе 18-25 лет - 71,1 % (1996, Санкт-Петербург, 712 чел., квотная выборка). В числе приверженцев лозунга "Россия - для русских" (по всероссийской выборке 1995 г. его поддержал каждый пятый респондент) подавляющее количество составили молодые люди возрастной группы от 18 до 30 лет (60,6%).

Очень точным и уже многократно апробированным инструментом обнаружения этносоциальной дистанции между народами является кумулятивная шкала Богардуса, выявля ющая восприятие представителей одной этнической группы членами другой/других групп по следующим признакам - наличие этнических "чужаков" в "нашем" городе (1), в качестве соседей по дому (2), сослуживцев (3), друзей (4), чле-нов семьи (5). утвердительный ответ соответствует высокой степени этнической толерантности, безразличие ("мне все равно") свидетельствует об отсутствии этнической акцентуированности в межличностном взаимодействии, отрицатель-ный ответ естъ показатель этнической нетерпимости. Наиболее "сильным" индикатором дистанцированности безусловно является отношение к браку с представителем другого народа.

Именно при ответе на этот вопрос молодые люди в возрасте от 18 до 30 лет оказались значительно нетерпимее представителей старших возрастных групп (1998-1999 гг., Санкт-Петербург, 809 чел., выборка квотная, все опрошенные - русские): так, почти половина (45,5 %) молодых респондентов обуславливает появление "чужака" в качестве члена семьи его национальностью ("в зависимости от национальности"), ср. возрастные группы 31-50 лет - 37,4 %; старше 55 лет - 21,9 %.

Наибольшее отвержение вызывают браки: с армянином - 43,0 % (31-50 лет - 38,4 %, старше 55 лет - 29,9 %), с эстонцем - 44,6 % (соответственно 33,7 % и 21,7 %), с цыганом - 52,1 % (соответственно 41,5 % и 35,2 %), с татарином - 53,8 % (соответственно 34,2 % и 22,0 %), с азербайджанцем - 59,8 % (соответственно 50,1 % и 43,7 %).

Обращает на себя внимание тот факт, что при подобной, более конкретной, постановке вопроса неприязнь в отношении к выходцам с Кавказа уже дифференцируется, и азер байджанец-мусульманин становится заметно менее желательным "родственником",чем армянин христианского вероисповедания.

Среди мотивов неприятия межэтнического брака для молодых людей значимее, чем для других возрастных групп, оказалась расово-антропологическая мотивация ("не нравится внешне, не хочу, чтобы их черты передались моим детям") - 35,4 % (старше 50 лет - 14,3 %).

Только к браку с евреем русская молодежь относится терпимее, чем поколение "отцов" (ср.: 18-30 лет - 22,0 %; 31-50 - 38,1 %; старше 50 - 40,2 %). Этот весьма примечательный факт свидетельствует о падении уровня антисемитизма среди представителей "приходящего" поколения, в отличие от более зрелых людей, формировавшихся в советские времена, когда именно юдофобия, в отличие от других фобий, была фактически институционализирована. Об устойчивости этнорадикальных настроении в молодежной среде свидетельствуют также данные исследования, посвященного проблемам молодежного экстремизма (лаборатория проблем молодежи, НИИКСИ, 562 чел. в России и 408 чел. в Белоруссии). Если в России каждый четвертый (26,4 %) молодой человек отмечает опасность роста национализма, то в соседней республике - лишь каждый пятый (20,1 %).

Это понятно, если иметь в виду полиэтничность РФ и полифункциональность межэтническик отношений в российской среде, между тем как Белоруссия - относительно моноэтническое государство, и единственное более или менее многочисленное национальное меньшинство - русские "чужаками" не воспринимаются в силу русифицированности самих белорусов. Таким образом, именно для этнического национализма в Белоруссии сравнитёльно слабая почва.

Фактически солидарны оказались русские (61,1 %) и белорусы (57,9 %) в том, что среди террористов преобладают не "свои", а этнические "чужаки" - представители других национальностей. Подобная позиция психологически оправдана: человеку значительно комфортнее экстраполировать нарушение институциональной нормы (а каждый понимает, что причастность к террористам более чем маргинальна) не на соплеменника, а на члена этнопсикологической общности "не-мы". Причем такое "перенесение" происходит почти бессознательно - это наиболее архетипическая установка, поэтому использование понятия "соплеменник" в данном случае не только уместно, но и оправданно.

И в ходе этого исследования обнаружилось, что 40,2 % молодых респондентов в России отрицательно относятся к вступлению в брак с представителями другой национальности (ср. в Белоруссии - только 4,9 %). Конечно, белорусы субъективно более толерантны: терпимость вообще является одной из модальных черт национального характера этого народа, однако на такое существенное различие в ответах безусловно влияют и объективные условия жизни: любой русский горожанин, а исследование проводилось среди городского населения, постоянно находится в этноконтактной среде, причем не всегда для него приемлемой, именно семья - это первичная референтная группа любого человека, и в известном смысле (английская пословица "мой дом - моя крепость") является надэтнической установкой.

Вместе с тем столь солидное число сторонников моноэтнических браков в России косвенно свидетельствует не только о закрытости этнических границ, но и потенциальном, пусть и пассивном, принятии экстремистских действий в ме-жэтнических конфликтах.

Характерна реакция москвичей, прежде всего молодых, на погром, устроенный скинкедами на Царицынском рынке (октябрь 2001 г). В телепередаче, посвященной этому событию (НТВ), телеаудитория довольно вяло осуждала действия экстремистов, а несколько человек прямо высказались в их поддержку, оправдывая свою позицию тем, что "черных давно пора было поставить на место".

Чем конкретно обусловлены этнорадикальные установки в молодежной среде или это общая тенденция всей возрастной когорты? Как показал корреляционный анализ, единственным относительно значимым фактором, влияющим на уровень этнической идентичности, а косвенно й на степень радикализма, является пол: женщины несколько более толерантны, чем мужчины. Так, если каждый третий опрошенный в России мужчина (34,8 %) придает большое значение своей национальности, то в числе женщин этно-акцентуированных вдвое меньше (16,7 %). Юноши чаще сталкиваются в жизни с ущемлением национального достоинства (40,4 %, ср. женщины - 28,7 %), в большей мере, чем девушки, склонны приписывать террористические наклонности исключительно "чужакам" (соответственно 30,9 % и 14,3 %). Вместе с тем женщины проявляют несколько большую по сравнению с мужчинами готовность "впустить" в семью "чужака" (соответственно 21,5 % и 14,1 % опрошенных).

Большая терпимость женской половины участников опроса объясняется особенностями гендерной социализации в целом, но особенно в России, которая в отношениях между полами все еще следует стереотипам традиционного общества. В русской семье девочек с детства приучают к уступчивости и мягкости в поведении в соответствии с образом иде-альной феминности. В то же время некоторая наступательность и даже агрессивность для будущего мужчины воспринимается как норма, а не отклонение. Кроме того, в любом обществе мужчины более социальны, чем женщины, а сфе-ра межэтнических-отношений на уровне массового сознания воспринимается как часть идеологии, но никак не частной жизни - традиционной области женского доминироания.

Тем более характерно, что как русская, так и белорусская молодежь, независимо от половой принадлежности, самокритично признает, что этнический радикализм более распространен именно в молодежной среде, чем в других возрастных группах населения (соответственно 62,1 % и 61,6%).

Почему же именно молодежь нетерпимее в восприятии людей "чужой" крови, чем зрелыё люди? Ведь мы привыкли думать, что молодых людей прежде всего связывают чисто возрастные, генерационные отношения, общие ценности и единый образ жизни, и в этом смысле молодежная субкультура внеэтнична и наднациональна. Причин тому, на наш взгляд, несколько.

На протяжении последних десяти лет в России нарастает типичный "культурный конфликт", описанный социологами и социальными антропологами на примере развивающихся стран. Имеется в виду конкретно-историческая ситуация, когда ускоренные изменения социальных институтов и отношений существенно опережают психологическую готовность людей к этим изменениям. И если в последние годы кризис-ное состояние российского социума, его политических и эко-номических структур постепенно преодолевается, то разрушение символического мира, присущего традиционному, в том числе и советскому, типу социализации, судя по всему, еще даже не достигло своего пика.

Следует заметить, что культурным конфликтом страдает не одна только Россия, он обнаруживается с разной степенью напряженности во всех не только постсоветских, но и постсоциалистических обществах (от Эстонии до Киргизии и от Польшы до Черногорки). Подобное состояние "умов" Эмиль Дюркгейм еще на рубеже Х1Х и ХХ вв. применительно к кризису религиозного сознания обозначил термином "социальная аномия» (вспомним Ф.М.Достоевского: «если Бога нет, то все позволено»)

Сегодня в России мы имеем дело с не меньшим по масштабу крахом советского сознания, которое скреплялось не столько даже лозунгами типа "коммунизм - светлое буду щее всего человечества" или "народ и партия едины", а мифологемами о преимуществах - коллективизма над ин-дивидуализмом, бессребреничества над склонностью к на-живе (ведь "бедность не порок"), скромности и умеренности над любым "высовыванием", т. е. инициативностью, и т. д. Именно дискриминация этик традиционных неписаных норм русского менталитета (причем осуществленная не идеологами перестройки, а самой жизнью), а вовсе не крах теории и практики марксизма-ленинизма, привели к социальной аномии и культурному конфликту.

Конечно, символический кризис коснулся всех социальных и возрастных групп населения, но особенно дезориентировал молодежь.

Именно в ходе вторичной социализации, в период юности человек осознанно или бессознательно, но ищет для себя четкие, осмысленные и привлекательные идеалы, а когда не находит их сразу или, уже обретя, не способен их осуществлять, то начинает искать "врагов", препятствующих его жизненным целям и устремлениям. Наиболее "удобный" во всех отношениях "враг" для всего постсоветского пространства это чужак по крови, "инородец", который мешает (вариант: сознательно вредит) "моему" народу и "моему" государству

Случайно ли то, что основной, самый радикальный костяк всех национальных движений составляет молодежь до 25 лет? Случайно ли то, что в любом этническом конфликте так называемыми сторонами его, только реальными, а не идеологическими, выступают в сущности мальчишки с автоматами, движимые субъективно благородным желанием отстоять права своего народа, порадеть за Oтечество?

Этнический "враг" многолик и расплывчат в зависимости от места и времени: у него одновременно и монголоидные и семитские черты, курносый и "орлиный" нос, он бел и темен лицом, на груди его - крест или на лбу зеленая повязка шахида. Не в этом суть. Важнее то, что он чужак, которому так легко и просто приписать все беды-напасти не только своего народа, но и свои собственные. Образ чужака - наиболее устойчивый архетип "коллективного бессознательного" (по К. Г. Юнгу) любой этнической группы, а в период взросления проявление атавистических инстинктов вероятнее, чем в зрелом возрасте, когда эмоционально-чувственное восприятие социальной среды сменяется более рациональным, а юношеская страстность - рассудочностью.

На фоне общемирового процесса этнической глобализации и радикализации межнациональных конфликтов этничность как архаическое чувство принадлежности к "кровной" группе закономерно становится чуть ли не единственной самоценностью, которая только и может обеспечить психологи-ческую устойчивость в сложных социальных условиях (вспомним, что основная функция этнической идентичности как раз защитная). Не случайно то, что по данным исследования 2000 г. наиболее высокий уровень этнической идентификации обнаруживается именно у молодежи: так, если в их числе почти половина (41,8 %) ставит на 1-е место среди трек идентичностей ("я-россиянин", "я-петербуржец" и "я-русский") свою национальность, то среди немолодых людей старше 55 лет этноцентристов всего лишь 19,1 %. Вместе с тем ориентация на субъективную значимость патриотизма в ряду ценностей относительно низка (29,4 %, ср. старше 55 лет - 59,8%).

Отсюда очевидно, что речь идет именно об этнонациональной, а не общенациональной самоидентификации. Именно молодежь, в силу возрастных особенностей, легче усваивает национальную фразеологию, идентифицируется с ней. Кроме того, она просто нуждается в некой групповой идее, причем в силу особенностей юношеской психологии любая идея гипертрофируется и искажается ею, как в кри-вом зеркале.

Нельзя забывать и о том, что юности присуща установка на "свою" группу, "своих" товарищей, которые помогут и защитят. Традиционной командой - жестко структурированной референтной группой - может стать равно как уличная банда, так и военизированное "идейное" формирование экстремистского толка. Не секрет, что и право-, и леворадикальные движения России (будь то РНЕ Баркашова или "нацболы" Лимонова) вербуют своих сторонников, прежде всего в среде старших школьников, студентов, рабочей молодежи.

Младшие взрослые группы отличает в большей мере, чем зрелых людей, "черно-белое" восприятие действительности, бескомпромиссное деление на "своих" и "чужих". Но именно это различение лежит в основе этнической комплементарности, которая в радикальном варианте и приводит к явлениям этнофобии, а в условиях полиэтнической среды - и к проявлению национального экстремизма. "Юность" негативистских установок в этнических отношениях не может не тревожить, особенно на фоне разрастающихся конфликтов, при известных условиях могущих опоясать Россию огненным кольцом непримиримой вражды и взаимной ненависти.

перейти на форум